ЛЕВО:
… Он пишет
с яростным остервененьем
Сладостно ему и больно
Рисовать… Но это
Новое безумство лучше
Прежнего, что зверской болью грудь и мозг его терзало
В дни, когда сидел он, думал
И не мог уйти от страшных
Мыслей… Нет, пока он пишет,
Можно быть безумным, ибо
Радостно и прозорливо
Это исступленье. Счаслив,
Кто его сполна изведал.
И поэтому так жадно
Он рисует…
НИЗ:
… Всё принимало облик и очертания того, что гнездилось у Гойи в душе…Он не закрывал глаза, чтобы не видеть Демонов, не бросался ничком на стол, чтобы cкрыть от них голову. Он глядел им в лицо, не отпускал, пока они не откроются ему до конца, насильно гнал на бумагу и их, и собственный страх, и собственное безумие… Так они были в его власти, так он освобождался от них. Когда они ползают и летают на бумаге, они уже не опасны… Приблизиться к нему они могут, но проникнуть внутрь им больше не дано… Теперь призраки будут служить ему, будут сами подавать то орудие, вернее – оружие, которым он их укротит, прикуёт к бумаге и тем обезвредит…
… Все дерзостнее, всё многозначительнее становились его фантазии… Он уже не называл рисунки «сатирами». Он называл их: «Выдумки, причуды – «Caprichos».
ПРАВО:
…Часто он обедал здесь же
В мастерской. Вина и хлеба
С сыром приносил и духов
Приглашал к столу: «Садитесь,
Ешьте черти!» Называл он
«Mi amigo» козлонога.
К чёрту дюжему любезно
Обращался: «Chico, малень-
Кий мой.» Он болтал, судачил,
И шутил, и забавлялся
Со страшилищами. Щупал
Их рога и ногти, дёргал
За хвосты. С большим вниманьем
Он рассматривал тупые,
Грубые и злые рожи,
Дикие, смешные лица.
И раскатисто и глухо
В тишине смеялся…
Гойя
Их высмеивал…